"ЕСЛИ ВЕРИШЬ В БОГА - ТАДА ТЫ НЕВЕЖДА"

некто
Андрей Иванов написал у меня в паблике вконтакте в ветке, где встает вопрос веры

, "моли бога", которого нет. Всегда добавляй последние два слова, дабы не прослыть средневековым невеждой и глупцом.
Вообще часто такое пишут. Посыл всегда один и тот же - как умный человек может верить в Бога???? Как???
Когда-то я и сам такой был - инженер-исследователь закончивший Бауманский,
увлеченно к тому же изучающий биохимию и физиологию человека.

В нас на кафедре в "бауманке" было несколько докторов наук - про них было известно, что они православные.
Многие студенты слепо верили лишь в тот факт, что сознание является производной от химических процессов. Одновременно с этим они понимали масштаб интеллекта своих преподавателей. Сказать, что их смущал факт "наличия веры у маститых ученых" - это ничего не сказать.

А ЕСТЬ ЛИ БОГ? ИЛИ ЭТО ФОРМА ДРЕМУЧЕГО НЕВЕЖЕСТВА?

Истекающий ядом и ненавистью к "верующим" Невзоров - это яркий представитель человека "якобы разумного". А по сути человека, который выбрал для удобную форму саморефлексии и самолюбования. Отрицание чего-либо, как и нетерпимость к тому , что не укладывается в собственную картину мира - это признаки псевдо-интеллектуала и псевдо-ученого. А по мне, так своего рода форма "религиозного мракобесия" - предметом религии здесь является отрицание какой-либо ИДЕИ - в данном случае идея "существования Бога".

1517628779_maxresdefault.jpg
Для человека, который старается здраво рассуждать, опираясь в своем рассуждении на "основания", в которых не может быть сомнений,
идея Бога является чем-то вроде невежества. Если такой человек, имеет склонность любоваться собой и считать себя умнее других, тогда наличие "веры в Бога" у другого человека является поводом считать этого человека глупым.. точнее говоря глупее "себя любимого".

Человек по-настоящему умный понимает, что отрицание чего-либо является своего рода фанатичной религией. К истинно научному способу познания мира это точно не имеет никакого отношения.

КТО НА СВЕТЕ ВСЕХ УМНЕЕ

Мальчишкам и девчонкам, лихо опускающих "верующих" в разряд людей "глупее себя", стоит немного изучить историю развития Науки.
Оказывается подавляющее количество тех, кто совершал фундаментальные открытия Науки (Человечества), были глубоко верующими..

Если озадачить, то список можно составить огромный.

Я напиши навскидку:
Паскаль
Ньютон
Фарадей
Джоуль
Максвелл
Рей (основатель биологии)
Эйнштейн
Гальвани
Вольта
Ампер
Томпсон (1 и 2 законы термодинамики)
Планк
Декарт
Ферма
Гюйгенс
Лейбниц
Эйлер
Гаусс
Коши
Броун
Эдисон
Борн
Кельвин
Хокинг

это так.. все на вскидку..

список, если озадачиться, можно сделать "утомительно длинным"
.....

из наших на вскидку "ранних" и "поздних":
Ломоносов
Попов (изобретатель радио)
Королев
академик Лосев (изобретатель полупроводников)
академик Раушенбах (основоположник космонавтики)
академик Федор Углов (медицина)

и так далее и тому подобное..
очень долго можно перечислять..
 
Последнее редактирование:

Комментарии

#2
http://www.pravoslavie.ru/45827.html
Многих ученых удивляло, как человек науки может быть религиозен? На этот вопрос сам Раушенбах отвечал так: «Все чаще людям в голову приходит мысль: не назрел ли синтез двух систем познания, религиозной и научной? Хотя я не стал бы разделять религиозное и научное мировоззрение. Я бы взял шире — логическое, в том числе и научное, и внелогическое, куда входит не только религия, но и искусство — разные грани мировоззрения...»
 
#3
Академик Раушенбах: нам нужно не научное, а целостное мировоззрение

Борис Раушенбах (1915-2001) стал ведущим конструктором в институте Королева в 23 года. Именно Раушенбах — это было уже после войны и лагерных лет в Нижнем Тагиле — создал системы управления и ориентации в космосе, благодаря которым стал возможен полет «Востока». В 70-х и 80-х он занялся искусствоведением, и его работы вскоре были признаны классическими. Академик, герой труда, лауреат всевозможных премий, — в общем, он был знаменитостью. Но, хотя он и был знаменитостью, я знал его совсем не по книгам и телепередачам: Борис Викторович был братом моей бабушки. Когда я приезжал на его академическую дачу в Абрамцево, он возил меня в Лавру. Первая такая поездка состоялась в 1985 году, когда мне было 12 лет... Много лет спустя я записал наши беседы.

Особенно часто я видел его в последние годы. В то время его звали переехать в Германию и в США. Но немцам Борис Викторович объяснил, что у них «очень скучно», а американцам сказал так: «У вас не было средневековья. Не могу жить в стране, где не было средневековья». В своей последней книге он написал: «Что связывает меня с Россией, с нашим народом, с землей? Ну как это объяснишь?.. Невозможно».

В записях наших разговоров, которые у меня сохранились, ничего не говорится о космосе. Со мной, выпускником Восточного ф-та СПбГУ, он беседовал о том, что было интересно мне — о религии, живописи, истории. Борис Викторович мыслил парадоксально. В искусстве многое из того, чем принято восхищаться, он относил к «антикультуре». Утверждал, что Средневековье выше Возрождения. Современное искусство, в особенности абстрактное, называл «движением к обезьяне». Высшим достижением мировой живописи считал русскую икону XV века.

Однажды я спросил его: «Почему вас так интересуют иконы? Говорят, иконы — для старушек»... — «Насчет старушек — ерунда. Дело в том, что икона у нас — часть богослужения. У католиков иначе, там икона лишь иллюстрация к Писанию. Поэтому католики пишут Богоматерь с любой красивой женщины. А наши иконы похожи друга на друга, потому что восходят к Первообразу. Я очень люблю икону «Знамение» Новгородскую. Замечательная икона, на меня она производит сильнейшее впечатление. Более сильное, чем «Умиление» и «Одигитрия»... Но моя любимая икона — «Успение», и, если бы мне предложили выбрать одну икону, я бы выбрал ее. Конечно, в древнерусском стиле, а не в стиле какого-нибудь Дюрера». — «Вам не нравится Дюрер?» — «Он первоклассный художник, но его «Успение» — это кошмар с церковной точки зрения. Ему не дано было писать так, как наши иконописцы школы Рублева и Феофана Грека». — «Почему все-таки вы любите иконы?» — «В иконах нет своеволия. Любимое выражение современных художников: «Я так вижу» — в древней Руси было совершенно невозможно. И слава Богу!»

Однажды я задал ему вопрос: «Какая религия лучше, Борис Викторович?» — «Христианство». — «Почему?» Раушенбах пожал плечами: «Не знаю. Это мое личное мнение». В другой раз я спросил его: «В основе религии лежит вера в чудо, а разве чудо не противоречит законам природы?» — «Отвечу тебе словами блаженного Августина: «Чудо не противоречит законам природы, оно противоречит нашим представлениям о законах природы». И кажется, ему же принадлежат слова: «Верую, потому что абсурдно». — «Как же можно верить в абсурдное?» — «Очень просто. Если что-то не абсурдно, мы это просто знаем. Например, я и так знаю, что вода мокрая, зачем мне в это верить?»

Как-то Борис Викторович приехал в Петербург и показал мне церковь на Невском, куда ходили его родители. «Они учили меня молиться: «Fater unser, Du bist im Himmel... — рассказал он. — Мой отец был из поволжских немцев, он работал на «Скороходе» техническим руководителем. Немцы, владельцы завода, были гугенотами, и служащие ходили в гугенотскую церковь. Меня тоже в ней крестили; так я стал гугенотом. Много позже, когда я вернулся из лагеря и начал ходить в церковь, гугенотство меня как раз и выручало: у меня был заготовлен ответ на негодование партийного начальства. Да, я хожу в православные храмы, но я... гугенот! И они замолкали».

Я попросил его рассказать, как он чувствовал себя на службах. «Причащаться я, будучи протестантом, не мог. Поэтому мне больше нравилась вечерня. Я просто стоял в церкви руки по швам. Еще у меня были учебные пособия для священников. Служба шла, а я следил по шпаргалке. Иногда я приходил послушать проповедь известного священника». — «И вы никогда не причащались?» — «Почему же нет? Когда ездил по научным делам за границу, там я причащался — как протестант».

В другой раз я сказал: «Вы всю жизнь отдали космосу и ходите в церковь. Одно не мешает другому?» — «С чего бы вдруг? — удивился он. — Это в советских книгах писали, что «наши космонавты летали и Бога не видели». Постановка вопроса показывает дубовую неграмотность наших писателей-атеистов. Вот Ньютон был верующим человеком, но, создав модель Солнечной системы, он не поместил в нее Бога». — «?» — «Бог пребывает в мистическом пространстве. Когда говорят «иже еси на Небесех», это не значит, что Бог находится в 126 км от поверхности Земли... Кстати, Ньютон — родоначальник нашей науки. А ведь богословских трудов у него столько же, сколько научных... Возьмем XX век. Планк. Отец современной физики, ввел квант — и тоже верующий! Как же можно говорить, что наука и вера несовместимы?» — «Но разве Церковь не преследовала ученых?» — «Нет». — «А Коперник?» — «Эта легенда — бред. Коперник занимал высокое положение в церкви: он был каноником, заместителем епископа. Его учение и вправду подверглось атакам, он был объявлен неучем, но не Церковью, а... гуманистами, которых ныне считают светочами прогресса. В Европе даже шла комедия, где главным персонажем был дурак, утверждавший, что Земля вращается вокруг Солнца». — «А Галилей? Разве Церковь его не судила?» — «Сейчас все забыли, что Галилей был близким другом Папы и жил при папском дворе. Никаким костром никто Галилею не угрожал. По сути, Церкви было все равно, кто прав — Коперник или Птолемей». — «Почему?» — «Да потому, что это вне ее компетенции! Дело Церкви — спасение душ, а не изучение того, что вокруг чего вертится. Наши атеисты писали, что «в конце концов, Церковь была вынуждена признать правильность схемы Коперника». Ничего подобного! Это ученые были вынуждены признать, а Церковь всегда плевала на это». — «Но разве Церковь не осуждала людей за их взгляды? Того же Толстого ведь объявили не сыном Церкви?» — «Да, но это не значит, что его прокляли. Он сам себя отлучил, и Церкви ничего не оставалось, как утвердить это».

Был и такой вопрос: «Борис Викторович, а как возник атеизм?» — «Мне кажется, оппозиция между наукой и религией возникла в XVIII веке во Франции. Энциклопедисты, выступая против королевской власти, выступали и против Церкви, которая стояла за корону. Именно они породили агрессивный атеизм. Его приняли на вооружение в СССР, и отсюда нынешнее невежество. Лично я часто сталкивался с этим в Академии наук, в разговорах с коллегами. Зная, что я кое-что понимаю в богословии, они иногда обращаются... Я просто поражаюсь их дремучему невежеству!» — «Вы не любите атеистов?» — «А за что их любить? У меня как-то возникла идея предложить им испытание. Берутся профессиональные атеисты, выстраиваются в спортзале. Кто плюнет на два метра — кандидат философских наук по атеизму, кто на пять — доктор. Атеизм ввели в Советской России, не понимая всю глупость этой затеи». — «Почему — «глупость этой затеи»?» — «Они хотели заменить христианское мировоззрение научным. Но ведь научного мировоззрения не бывает, это чушь и собачий бред! Наука и религия не противоречат друг другу, напротив — дополняют. Наука — царство логики, религия — внелогического понимания. Человек получает информацию по двум каналам. Поэтому научное мировоззрение — обкусанное мировоззрение, а нам нужно не научное, а целостное мировоззрение. Честертон сказал, что религиозное чувство сродни влюбленности. А любовь не побить никакой логикой. Есть другой аспект. Возьмем приличного, образованного атеиста. Сам того не понимая, он следует установлениям, которые возникли в Европе в последние две тысячи лет, то есть христианским правилам».

Я много раз спрашивал его, почему он так высоко ставит христианство. Однажды он снизошел до объяснений: «Христианство — религия Любви, любви к ближнему. Этим оно отличается от некоторых других религий, где убийство иноверца считается достойным поступком». — «А из христианских конфессий какая лучше всего?» — «Лучше всего Православие, — ответил он. — Не было пап, не было ненужных и вредных поправок в Символе веры. Не было и протестантского упрощения. Конечно, вера, которую Русь приняла при князе Владимире, претерпевает изменения. Я бы сказал, что каждая эпоха имеет свой вариант Православия, но догматически они всегда совпадают, немного отличаясь аранжировкой. Сила Православия — в его консервативности. Ближе всего к древней Церкви — православные». — «А самые православные в России, как вы однажды сказали, это немцы?» — «В этой шутке много правды. Русскому не надо доказывать, что он русский и православный? А немцу надо прийти к этому. И если уж он становится православным, то это не формально». — «Так было со святой Елисаветой». — «Елисавета Романова, бесспорно, святая! Блестящая придворная дама уходит в монастырь, создает Марфо-Мариинскую обитель... Обитель замечательная: труд и молитва. Помнишь по Евангелию? Мария — это молитва, Марфа — работа... Она хотела быть погребенной в Святой земле, так и получилось — совершенно неправдоподобно. Ее расстреляли, потом гроб увозили от большевиков, он оказался в Китае и, в конце концов, — в Иерусалиме. Так что она великая святая — да, она немка, но она святая!»

«А вы бывали на Святой земле?» — «Да, видел Фавор, даже набрал воду из Иордана, где крестился Христос... На праздник Покрова я был на службе в огромном русском храме в Иерусалиме. Шла монастырская служба, было два хора, а посреди храма стоял народ. И этим народом был я! Так получилось, что больше паломников не было». — «Елисавета — ваша любимая святая?» — «Мой любимый святой — Сергий». — «Почему?» — «Это величайший святой. Какое редкое совпадение: личная святость и четкая работа в политике! Святость требует отречения от всего, и Сергий с этого начал — поселился в лесу, подружился с медведем... А потом стал неофициальным главой Руси. Как он умудрился это делать — непостижимо, но факт. Человек потрясающей воли, он обладал полной, идеальной святостью...»

Однажды, беседуя с журналистом, он назвал себя «болельщиком Церкви». Потом я спросил его — что он имел в виду? «Я и в футболе всегда болел за слабую команду, — ответил Раушенбах. — За «Зенит», например... А Церковь в Советском Союзе была именно на положении слабой команды. Ее все время били, ругали... А что ее ругать — она хорошая организация!»

В одной из своих книг академик написал: «К религии я пришел не через иконы. Были другие причины». Об этих причинах он никому не рассказывал. Мне тоже. В феврале 1997-го после операции на почке Раушенбах пережил клиническую смерть. Через несколько месяцев он принял православное крещение. Священник почему-то думал, что он — католик. Услышав, что перед ним гугенот, батюшка схватился за голову. И Бориса Викторовича крестили полным чином, как язычника. «Мне кажется, раз я живу в России, я не могу быть отрезан от Православной Церкви, — написал потом Раушенбах. — Я перешел в Православие не только потому, что в России нет гугенотских храмов, но и потому, что считаю Православие ближе к Истине, возвещенной апостолами».

Помню и такую нашу беседу. «Борис Викторович, вот сейчас многие верят «в Бога вообще»... — «Среди ученых тоже есть такая «вежливая форма религиозности в материалистическом мире». Сахаров сказал: мир состоит не только из материи, есть еще что-то, «отепляющее» мир. Хорошего тут мало, но это лучше, чем ничего». — «Сейчас еще столько сект появилось...» — «Понимаешь, секты были всегда. Сейчас плохо, что в школах не преподают Закон Божий. Когда раньше дети получали основы веры в школе, сектантам, чтобы пробивать свои учения, нужно было разрушать. А сейчас им легко работать: выдвинут какую-нибудь паршивую идею, и она начинает расти. Веру нужно воспитывать с детства, ведь религиозно одаренных людей только 10-12 процентов. Остальных нужно учить. Если эти люди вырастают в государстве, где все ходят в церковь, они тоже ходят». — «Но Бог ведь все равно непостижим?» — «Бог непостижим, зато постижимы церковные заповеди и догматы. Очень важно, чтобы у людей была заповедь, правда ведь?..»

Еще я помню, что Раушенбах говорил: христианство у нас тысячу лет, а такие вещи за год, за два и даже за семьдесят не меняются — в нас есть некая «внелогическая компонента», которая остается постоянной. Он говорил, что священники решают наши внутренние проблемы не потому, что они умнее, а потому, что «так сложилась древняя церковная традиция». И прибавлял: «Атеисты в этом смысле очень несчастные люди».

Помню и нашу последнюю поездку в Троице-Сергиеву лавру. Борис Викторович очень любил службы в маленькой церкви Духовной академии. Но в тот день на службу мы не попали — просто гуляли по монастырю и говорили о Сергии Радонежском. Подолгу стояли перед каждой иконой. 27 марта 2001 года его не стало. Перед смертью он исповедовался и причастился.

Дмитрий Орехов, писатель
 
#4
Академик Борис Раушенбах: “Когда говорят “иже еси на Небесех”, это совсем не означает, что Бог находится в 126 км от поверхности Земли…”

Представляем вашему вниманию фрагмент беседы с Борисом Викторовичем Раушенбахом — советским и российским физиком-механиком, одним из основоположников советской космонавтики. Раушенбах – герой Социалистического Труда и лауреат Ленинской премии.



Просмотров публикации 5 484
– Борис Викторович, вот вы – математик, всю жизнь отдали космосу и ходите в церковь. Одно не мешает другому?
– С чего бы вдруг? Это в советских книгах писали, что “наши космонавты туда летали и никакого Бога не видели”. Сама постановка вопроса показывает какую-то прямо-таки дубовую неграмотность наших писателей-атеистов. Вот Ньютон был верующим человеком, но обрати внимание, построив модель Солнечной системы, он не поместил в нее Бога.
Бог пребывает в неком мистическом пространстве, и это прекрасно понимал Ньютон. Поэтому космонавты Его не встречали, но они и не должны были Его встречать. Когда говорят “иже еси на Небесех”, это совсем не означает, что Бог находится в 126 км от поверхности Земли… Кстати, Ньютон – родоначальник нашей науки. А ведь он был крупным богословом своего времени. И богословских трудов у него столько же, сколько научных… Возьмем XX век. Планк. Отец современной физики, ввел квант – и тоже верующий! Как же можно говорить, что наука и вера несовместимы?
– Но разве Церковь не преследовала ученых?
– Нет.
– А Коперник?
– Эта легенда – просто бред. Если хочешь знать, Коперник занимал высокое положение в церковной иерархии: он был каноником, проще говоря – заместителем епископа. Его учение действительно подвергалось жестким атакам, и он был высмеян и объявлен неучем, но не Церковью, а… гуманистами, которых теперь все считают светочами прогресса. В Европе даже шла комедия, автор которой был гуманистом и где главным персонажем был выставлен дурак, утверждавший, что Земля вращается вокруг солнца.
– Значит, гуманисты преследовали Коперника за то, что он – верующий?
– Нет, его преследовали за “антинаучность”. Понимаешь, в те времена астрономия имела большое значение, ею пользовались сотни и тысячи астрологов. Составляя гороскопы, надо было вычислять положение планет на различные даты, и эти вычисления показали, что гелиоцентрическая схема Коперника хуже согласуется с наблюдениями, чем геоцентрическая схема Птолемея. И гуманисты, считая, что “практика – критерий истины”, объявили учение Коперника вздором.
– Но я читал, что поздний выход книги, совпавший со смертью Коперника, спас его от костра…
– Глупейшее утверждение! Да, Коперник опубликовал свой труд очень поздно. Просто он тяжело переживал свою неудачу и не знал, как поправить дело, надеялся со временем улучшить свою схему и уменьшить свойственные ей ошибки. Но он совсем не испытывал страха быть подвергнутым церковному осуждению.
– А Галилей? Разве Церковь его не судила?
– Сейчас все забыли, что Галилей был близким другом Папы и жил при папском дворе. Они подружились, еще когда Папа был кардиналом. Все работы Коперника оплачивал Папа Римский, соответственно, и все труды Галилея несли печать папского одобрения. В то время протестанты обвиняли Папу во всех мыслимых грехах, в том числе что он – враг науки. И совсем заклевали понтифика. Неопровержимым доказательством их тезиса была книга Галилея, в которой, как бы с одобрения Папы, защищалось “антинаучное” гелиоцентрическое учение Коперника. Ведь оно давно было осуждено, как сейчас бы сказали, прогрессивной общественностью! Папа должен был показать, что он не ретроград и не враг науки. Что он и сделал. Руководству католической церкви пришлось показать, что оно тоже считается с мнением университетских ученых и осуждает “лженаучную” гелиоцентрическую систему. И даже знаменитое отречение Галилея (и его легендарное “А все-таки она вертится!”) не было инициативой Папы. Тот провел этот акт формально, скрепя сердце, под давлением протестантов. И никаким костром никто Галилею не угрожал. По большому счету Церкви было все равно, кто прав – Коперник или Птолемей.
– Почему?
– Да потому что это вне ее компетенции! Церковь всегда занималась своим делом, а наука – своим. Дело Церкви – спасение душ, а не изучение что вокруг чего вертится. Наши атеисты писали, что “в конце концов Церковь была вынуждена признать правильность схемы Коперника”. Ничего подобного! Это ученые были вынуждены признать, а Церковь всегда плевала на это. В чем ошибался Коперник? Он думал, что планеты движутся по кругам. Кеплер показал, что они движутся по эллипсам, дал соответствующие расчеты, и тут же все астрологи перешли на его сторону. Гелиоцентрическая система оказалась все-таки точнее геоцентрической, и ее сразу признали во всех университетах! И не было никакой идеологической борьбы, никаких криков, никакого размахивания руками… Понимаешь, у Церкви всегда хватало своих забот, и в вопросах науки она принимала точку зрения большинства университетских ученых. И это было совершенно правильно.
– Но разве Церковь не осуждала людей за их взгляды? Того же Толстого ведь предали анафеме?
– Да, но это не значит, что его прокляли. Церковь никого не проклинает, просто она публично объявляет, что такой-то больше не член Церкви, не прихожанин. Толстой был гением, но человеком вздорным, придумал свою религию, положил начало “толстовству”, учению о непротивлении злу насилием… Он сам себя отлучил, и Церкви ничего не оставалось, как утвердить это отлучение.
– Сейчас много говорят о религиозном фанатизме. Часто вспоминают крестовые походы…
– Понимаешь, в истории религиозный компонент часто играл роль прикрытия. Те же крестовые походы были походами экономическими, хотя формально велись ради освобождения Гроба Господня.
– Борис Викторович, а как возник атеизм?
– Трудно сказать… Мне кажется, оппозиция между наукой и религией возникла в XVIII веке во Франции. Французские энциклопедисты, выступая против королевской власти, естественно, выступали и против Церкви, которая стояла за короля. Именно энциклопедисты породили агрессивный атеизм. Его приняли на вооружение в советской России, и отсюда наше нынешнее невежество. Лично я сталкивался с этим неоднократно и в стенах Академии наук, в разговорах с коллегами-академиками. Зная, что я кое-что понимаю в богословии, они иногда обращаются… Я поражаюсь их дремучему невежеству! Просто ни-че-го не понимают!
– Вы не любите атеистов, Борис Викторович?
– А за что их любить? У меня как-то возникла идея предложить им испытание. Берутся профессиональные атеисты, выстраиваются в спортзале. Кто плюнет на два метра – кандидат философских наук по атеизму, кто на пять – доктор. Вы же ничего не делаете – только плюетесь… Атеизм ввели в Советской России, не понимая всю глупость этой затеи. Был даже закон, запрещавший Церкви помогать бедным. Такое деяние толковалось как незаконное привлечение людей в страшный церковный вертеп… Я где-то писал, что Советский Союз был единственной страной в мире, где законом запрещалось творить добро.
– Почему – “глупость этой затеи”?
– Они хотели заменить христианское мировоззрение – научным. Но ведь научного мировоззрения не бывает, это собачий бред! Наука и религия не противоречат друг другу, напротив – дополняют. Наука – царство логики, религия – вне логического понимания. И человек получает информацию по двум каналам, один – логический, другой – внелогический, и по их совокупности принимает решение. Поэтому научное мировоззрение – это обкусанное мировоззрение, а нам нужно не научное, а целостное мировоззрение… Английский писатель Честертон однажды сказал, что религиозное чувство сродни влюбленности. А любовь, как известно, не побить никакой логикой. А что делала наша атеистическая пропаганда? Пыталась логически доказать несостоятельность религии. Глупо это было. Разве влюбленного человека можно переубедить логически? Есть еще один аспект. Давай возьмем приличного, образованного атеиста. Сам того не понимая, он следует тем установлениям, которые возникли в Европе за последние две тысячи лет, то есть христианским правилам.
– Мне кажется, раз я живу в России, я не могу быть отрезан от Православной Церкви. Понимаешь, в младенчестве я не выбирал религию, какая ни есть – она моя. Сейчас я принял религию сознательно. Я перешел в Православие не только потому, что в России нет гугенотских храмов, но и потому, что считаю Православие ближе к Истине, возвещенной апостолами…
 
#5
«Я всегда был болельщиком Церкви...»
Беседа с ученым
07.06.2013 703


От редакции. Этот материал мы получили от нашего постоянного автора С.В.Гальперина со следующим письмом: «Хочу представить вниманию редакции РНЛ обнаруженный мной в интернете текст беседы корр. газеты «Вера - Эском» с академиком Раушенбахом. Хотя с тех пор, как она состоялась, прошло немало лет (Б.В. Раушенбах отошёл ко Господу 17 марта 2001 г.), её содержание, мне думается, может вызвать интерес и сегодня у значительной части читателъской аудитории РНЛ».
***

О непостижимой человеческому уму троичности Бога - Бога Отца, Сына и Святого Духа - писали многие богословы - начиная с апостола Иоанна. А в наше время за изучение этого церковного догмата взялись и... ученые. Еще недавно многие были поражены, когда в свет вышли книги Б.В.Раушенбаха с такими названиями, как «Предстоя Святой Троице», «Логика троичности», «Путь созерцания»... Академик РАН, соратник Королева в освоении космоса, Лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда - и пишет на церковные темы!? Как такое возможно?
Сам академик Раушенбах объясняет это так: «В теологию меня привели споры вокруг христианской Троицы. Как человеку науки, мне было непонятно триединство Троицы, я захотел опровергнуть этот кажущийся абсурд. Но... понятие Троицы оказалось логически безупречно. Так что, размышляя над Троицей, я, по сути, занимался математикой».
Образ Божий - Троичность, - по мнению академика, пронизывает всю материю. И разве мы сами не видим, что физическое пpостpанство имеет тройную pазмеpность - длину, шиpину, высоту? Что вpемя pазделяется на пpошедшее, настоящее и будущее? Если говорить о современной науке, то природные процессы современными учеными рассматриваются как тpиединство - вещества, энеpгии и инфоpмации. А в информации (природу ее стали исследовать совсем недавно) обнаружили также три составляющие: количество, смысл и ценность... Хотя, конечно, все это само по себе не pаскpывает сущности Пресвятой Троицы, а только лишь иллюстрирует ее.
«К концу нашего века стала очевидной несостоятельность «самонадеянного» материализма, - пишет в своих работах академик. - И нет ничего странного, что к этой мысли едва ли не первыми пришли представители точного знания...»
Многие сравнивают почти 90-летнего академика Раушенбаха с ушедшим от нас Д.С.Лихачевым. Дело тут, конечно, не в возрасте, а в личности. Борис Викторович не только физик и математик, но и автор книг по иконописи, теологии и философии, участвует в различных общественных организациях, спасая остатки русского культурного наследия. Наконец, он просто православный человек - в последней своей книге «Постскриптум» (М., 1999 г.) ученый написал, что принял православное крещение.
В Санкт-Петербурге в один из рабочих визитов академика Бориса Викторовича Раушенбаха наш корреспондент встретился с ученым и задал ему несколько вопросов.
* * *
- Борис Викторович, вам принадлежат слова, что «самые православные русские - это немцы»...

- Это шутка, но в ней есть доля правды. Понимаете, это очень просто объясняется психологически. Русскому не надо доказывать, что он русский и православный. С немцем сложнее. И если уж немец становится православным, то это не формально. Что касается моей семьи, то родители были лютеране и ходили в кирху - немецкую церковь апостола Петра на Невском, у Казанского собора. Учили меня молиться: «Фатер унзер дер ду бист им химмель...» - это «Отче наш» на немецком. Мой отец, из поволжских немцев, работал в Ленинграде на «Скороходе» техническим руководителем кожевенного завода. А поскольку немцы, руководители завода, были гугенотами, все служащие ходили в гугенотскую церковь. Меня тоже в ней крестили - так я стал гугенотом. Потом, после войны, когда я начал посещать службы, это очень меня выручало: у меня был заготовлен простой ответ на возможное негодование партийного начальства. Да, я хожу в православные храмы, но вы напрасно ко мне пристаете: я же... гугенот! И они замолкали.
- Во времена атеизма вы читали лекции об иконах?
- Да, для студентов физтеха. Это был целый цикл - десять лекций по два часа. Помню, тогда из Москвы в Долгопрудный приезжали люди с записывающими устройствами - не потому, конечно, что я такой умный, просто я говорил вещи, которые в те времена нельзя было услышать нигде. В этих лекциях не было ни одного слова, которое могло бы покоробить верующего человека. А руководители физтеха мне потом сказали: «А вы знаете, как мы отчитываемся в райкоме о ваших лекциях? Мы их числим по разряду «антирелигиозная пропаганда»! И представляете, в райкоме их хвалили за хорошую постановку атеистической работы! На физтехе были умные люди, они много смеялись, когда это рассказывали.
- В одном интервью вы сказали, что всегда были «болельщиком Церкви»...
- Дело в том, что я всегда болел за слабую команду. А Церковь была именно в положении слабой команды, ее все время били, преследовали и ругали. А что ее ругать - она хорошая организация! На приемах в Кремлевском Дворце в главном зале сидели партийные боссы, а в комнату поменьше отправляли людей «второго сорта» - епископов и Патриарха. К ним никто не подходил, зато иностранные гости могли видеть, что в СССР с религией все в порядке. Меня это как-то угнетало, и я демонстративно подходил и беседовал, мне было интересно. Иногда я даже выступал. Когда в Троице-Сергиевой лавре отмечалось трехсотлетие Духовной академии, меня попросили сказать какие-то слова. Я договорился с вице-президентом Академии наук Е.П.Велиховым, что не просто выступлю от себя, но буду поздравлять Церковь от Академии наук. И я такую речь сказал, и она была напечатана в Журнале Московской Патриархии. Мне довелось познакомиться с Патриархом Пименом, и я бывал у него в келье в Новодевичьем монастыре. Конечно, в те годы меня во многом спасало то, что я работал не по общественным наукам.
- А почему вас заинтересовали иконы? В советское время считалось, что иконы - это для старушек...
- Насчет старушек, это, конечно, ерунда. Дело в том, что в Православной Церкви икона - это существенная часть богослужения. У католиков иначе, у них икона служит только иллюстрацией к Священному Писанию. Поэтому католические иконописцы пишут Богоматерь с любой красивой женщины. Все их Мадонны - красавицы. А православные иконы похожи друга на друга, потому что восходят к первообразу - к Самой Божией Матери. И древние иконы у нас ценятся не потому, что они старые, а потому, что они ближе к подлиннику - Первообразу. Поначалу иконопись заинтересовала меня с математической точки зрения, а потом постепенно пришла и богословская линия. Начал я с того, что на иконах пространство изображается «неправильно». Мне показалось это странным, я стал изучать древнюю живопись. И я понял, что его всегда изображали правильно! Искусствоведы учили, что изобразительное искусство развивалось постепенно - раньше, мол, «не умели», рисовали наивно, неправильно, а в эпоху Возрождения все поняли, и молодцы. Ничего глупее нельзя придумать! Иконописцев, в отличие от художников Возрождения, не интересовало естественное восприятие. Их мало интересовало и пространство, их интересовал святой. Изображение было нужно для молитвы, с его помощью обращались к Первообразу. Поэтому святой помещался на передний план - на обрезе рамы, как бы мы сейчас сказали. Перед ним уже никакого пространства, только сам молящийся. В Ренессансе пространство уже появилось: художники стали втаскивать наивный реализм туда, где ему совсем не было места. На самом деле на иконах не полагалось писать ничего, кроме золотого фона, передающего святость. Кроме того, на иконах святой изображается не по состоянию на земле, а в состоянии обоженной плоти. После Второго пришествия у нас у всех будет обоженная плоть, а святой - он уже обоженная плоть. И реализм тут действительно ни к чему. Отсюда все так называемые странности русской иконописи.
- Вы много писали об иконах «Успение» и о «Троице» Рублева...
- Я действительно неравнодушен к иконе «Успение». Пожалуй, это моя любимая икона, и если бы мне предложили выбрать из всех икон одну, я бы выбрал «Успение». Конечно, в древнерусском стиле, а не в стиле какого-нибудь Дюрера. Его «Успение» - это кошмар с церковной точки зрения. Да, Дюрер был первоклассный художник, но ему не дано было писать так, как русские иконописцы школы Рублева и Феофана Грека... «Успение» - это икона, которой необходимо по сюжету изображение как нашего мира, так и потустороннего. Вот, например, «Рождество» - это только наш мир, а «Сошествие во ад» - только потусторонний. А чтоб и то, и другое на одной иконе - это «Успение». И посмотрите, как великолепно иконописцы решили эту проблему! Они, великие мастера, проявили, я бы сказал, невероятную ученость и, не зная современной математики, интуитивно все сделали совершенно правильно.
Что касается Рублева, то это гениальнейший иконописец, а его «Троица» - вершина иконописи. Я специально смотрел все дорублевские иконы на этот сюжет и установил, что не было постепенного нарастания - это был скачок, нечто взрывоподобное. После Рублева все стали повторять его «Троицу». Поскольку это был предел совершенства, все последующие повторения стали хуже. На своей иконе Рублев гениально воплотил догмат Церкви о единосущной и нераздельной Троице. Три ангела изображены совершенно однотипно, что передает их единосущность, а жертвенная чаша на престоле символизирует нераздельность. На иконе мы видим также гору, дерево и строение, которые передают, соответственно, Святость, Живоначальность и Божие Домостроительство.
- А чем догмат о Троице мог заинтересовать математика?
- Это вы о статье «Логика троичности»? Меня интересовал чисто теоретический вопрос: может ли формальная логика допустить существование Троицы. Вроде бы это абсурд: один объект - и вдруг три объекта. Но, к своей радости, я обнаружил, что подобное в математике есть. Вектор! Он имеет три компонента, но он один. И если кого-то удивляет троичный догмат, то только потому, что он не знает математики. Три и один - это одно и то же! До сих пор не могу понять, как отец Павел Флоренский, наш замечательный богослов, который к тому же окончил математический факультет, этого не заметил. Он пишет, что идея Троицы непостижима. Нет, Бог непостижим, а идея Троицы постижима, триединость - это свойство природы, она буквально пронизывает природу. Снова повторю, что я не вдавался в богословие, но мне удалось лишний раз показать, что Отцы Церкви были правы, когда осуждали ереси. А еще был случай, когда один наш известный математик сказал что-то неуважительное о богословии: дескать, какая глупость, что три - это одно. «А как же вектор?» - спросил я. Он был просто поражен: «Господи, я об этом не подумал!»
- В свое время очень нашумела ваша статья в «Коммунисте» - статья, которая прорвала завесу молчания, окружавшую Церковь...
- Да, это было в 1987 году. Мне позвонили и попросили откликнуться на программу СОИ Рейгана. Тогда это было модно. Я сказал: чушь, не о том думаете. Наступает празднование тысячелетия Крещения Руси - вот о чем надо писать! На том конце провода помолчали и говорят: «Вы что, серьезно можете написать?» - «Могу». Дело в том, что наши атеисты предлагали им свои статьи, но в «Коммунисте» уже не хотели печатать этот бред. А я как раз за два года до того много читал о Древней Руси. И вот я приехал и рассказал им, что собираюсь написать. Они сказали: годится! Я сел и написал буквально за несколько дней, от руки, с помарками. Они перепечатали, причесали и пустили вне очереди. Это был страшный скандал! Первая неатеистическая публикация, причем где - в «Коммунисте»! Было возмущение, были звонки: да как вы могли, и тому подобное. А в журнале им отвечали: «Если вы не согласны - напишите, мы напечатаем». Но никто ничего так и не написал... Напротив, после той статьи начали появляться сочувственные публикации о Церкви. А я как-то сразу выдвинулся в специалисты по Крещению. Мне даже довелось прочитать доклад о Крещении Руси на сессии ЮНЕСКО в Париже.
- Но вы не только писали о Крещении, но и строили космические аппараты. Один интерес не мешал другому?
- А почему он должен был мешать? Это в глупых книгах писали, что «наши космонавты туда летали и никакого Бога не видели». Такая постановка вопроса показывает прямо-таки дубовую неграмотность наших писателей-атеистов. Вот Ньютон был верующим человеком, но, обратите внимание, когда он строил Солнечную систему, он никуда не поместил Бога. Бог пребывает в мистическом пространстве, а не в нашем, и это прекрасно понимали такие люди, как Ньютон. Космонавты Его не встречали, но они и не должны были Его встречать. Когда говорят «иже еси на Небесех», это не значит, что Бог находится в 126 км от поверхности Земли.
- В своей последней книге вы писали, что приняли православное крещение, но не считаете это изменой Богу, потому что Бог - един...
- В 1997 году я, действительно, крестился. Это было после неудачной операции, когда я уже совсем засобирался на тот свет. Священник, который пришел ко мне, долго выяснял, кто я. Почему-то он думал, что я католик, тогда было бы проще, но когда он узнал, что я гугенот, он схватился за голову. И меня крестили полным чином, как язычника. Все же я думаю, что я был христианином и остался христианином. Только я стал православным. Религия иррациональна по своей природе, но я считаю, что если хочешь принимать какое-то участие в религиозной жизни, нужно принадлежать к доминирующей в стране конфессии. Мне кажется, раз я живу в России, я не могу быть отрезан от Православной Церкви. А крещенный на немецкий лад, я был невольно от нее отрезан.
- Еще вы писали, что пережили клиническую смерть...
- Да, это было на Каширке в феврале 1997 года, после операции. Врачи сказали: этой ночи я не переживу. Дочери и зять пришли все вместе, хотя до этого они дежурили по очереди. Я действительно умирал... Убедился ли я в существовании души? В каком-то смысле да, но, понимаете, я ведь и раньше не сомневался. Первое, что я установил, так сказать, экспериментально - умирать не страшно, и даже, я бы сказал... приятно. Уже потом я прочитал книгу Моуди. Там был один случай, очень похожий на мой. Я видел коридор, видел в конце его свет. И я двигался по этому коридору, это было неприятно - знаете, как бывает на стадионе, когда идешь в толпе. Потом я шел один, по сводчатому коридору, и этот коридор выходил на луг. Я знал, что если я выйду на этот прекрасный луг - это все, я умру, там другой мир. У меня был выбор - луг или грязный, паршивый и заплеванный боковой коридор. И вот я стоял и выбирал. Впереди тишина, солнышко. Там приятно и хорошо. Но я выбрал трущобы, то есть коридор. И постепенно вернулся к жизни. И у меня осталось ощущение, что я походил по тому свету и вернулся на этот - чтобы доиграть игру.
- Сейчас вы бываете в церкви?
- После операции это стало сложнее, и теперь, когда я бываю на службе и причащаюсь, в храме я сижу. Раньше всегда стоял, а теперь уже не могу. Впрочем, я не думаю, что это так уж важно - сидеть или стоять. Святитель Филарет на вопрос, можно ли больному ногами человеку сидеть, ответил так: «Пусть лучше сидит, но думает о Боге, чем стоит и думает о ногах». В своей жизни я бывал и в протестантских, и в католических храмах. Православное богослужение, конечно, наиболее впечатляющее. Недаром послы святого Владимира, впервые посетив византийский храм, «были как на небе». Православная религия более высокая, огромная, торжественная, золоченая. Протестантизм другой, он сформировался как протест против изъянов католичества. Во времена антипапских выступлений движение за простоту в богослужении, вероятно, имело смысл. Но вообще-то красота в богослужении должна быть. В Православной Церкви она присутствует, как ни в какой другой.
- В наше время Православной Церкви нелегко, появилась проблема сект...
- Понимаете, секты были всегда. Сейчас плохо то, что в школах не преподают Закон Божий. Когда раньше дети получали основы православной веры в школе, сектантам, чтобы пробивать свои учения, нужно было разрушать. А сейчас им легко работать, ничего разрушать не нужно. И вот они выдвинут какую-нибудь паршивую идею, и она начинает расти. Веру нужно воспитывать с детства, ведь религиозно одаренных людей только 15 процентов. Остальных нужно учить. И если эти люди вырастают в государстве, где вера считается делом достойным, где все ходят в церковь, они тоже ходят.
- Во времена демократии с этим, кажется, стало легче?
- Наверное. Но видите ли, я вообще не очень-то люблю демократию. Все самые крупные преступления были совершены демократами. Например, Сократ был присужден к смерти по самой демократической схеме - после всенародного обсуждения путем плебисцита. Что можно придумать демократичнее? Если посмотреть на самые гнусные смертоубийства в мировой истории, то, я думаю, в большинстве случаев вину за них несут не деспоты, а демократы. Это свойство демократии - реагировать на крики. Все очень демократично, люди собираются и начинают орать. А потом оказывается: что кричали? зачем кричали? Демократический вандализм присутствовал и в нашей революции, когда матросы собирались и решали мировые проблемы. Я не знаю идеального государственного устройства, но по ряду соображений монархия лучше всего. Монарх заботится о стране, потому что собирается передать ее наследнику. Он не может ее разорить. А президенту плевать. Он думает: следующий за мной придет, вот пусть и разбирается...
- Что еще настораживает вас в современной жизни?
- Воровство. У нас царство воров. Воруют начальники, подчиненные. Когда я бываю за границей и спрашиваю о впечатлениях о нашей стране, мне говорят, что такого воровства нет нигде, даже в Латинской Америке. Любого чиновника можно купить, единственное, что они в два раза дороже, чем в Европе. Это мнение о нашей богоспасаемой Отчизне. В современной жизни вообще много перекосов: например то, что на смену Идее с большой буквы пришла «идея» заработать. Чтение газет и повышенное внимание к телевизионным новостям - тоже перекос. Дело в том, что стоящие новости занимают очень маленький процент от новостей вообще. Было бы лучше, если бы мы читали поменьше газет и больше читали серьезную литературу - не обязательно научную, даже художественную. И еще компьютеры, которыми сейчас увлекаются дети. С одной стороны, это вроде бы хорошо, они быстрее вживаются в нашу компьютеризированную реальность. С другой стороны, вместо представлений о порядочности и приличном поведении вводятся численные оценки. Но человек живет не только одной рациональной частью головы! Когда все заменяют компьютеры, это может быть плохо и даже опасно.
- Кто из русских святых вам наиболее близок?
- Преподобный Сергий Радонежский, установивший на Руси праздник Троицы. С моей точки зрения, он величайший русский святой. И я считаю так не потому, что он, можно сказать, мой «домашний святой» (от моего дома можно пешком дойти до обители). Просто Сергий - это редкое совпадение святости и четкой практической работы в политике. Другого подобного примера я не знаю. Святость требует отречения от всего, и Сергий с этого начал - поселился в лесу один, подружился с медведем... А потом, он фактически стал идейным руководителем и неофициальным главой Руси. Как он умудрился это делать - непостижимо, но это факт. Видно это из того, что все князья подчинялись ему. Сергий Радонежский мирил князей, когда начинались распри: приходил и укрощал. Он стал непререкаемым авторитетом, человеком, которому все одинаково доверяли. А ведь это было почти невозможно в средние века. Подумайте, его слушались все враждующие княжеские партии! Сергий был человек потрясающей воли и обладал полной, идеальной святостью.
- Борис Викторович, сейчас многие в России верят в различные оккультные доктрины, в «Бога вообще». Как вы думаете, у нас есть шанс вернуться к отеческой вере?
- Безусловно, в том, что люди верят во что попало, хорошего нет. Но то, что произошло у нас, вполне понятно. Так и со стаканом воды - если его встряхнуть, взболтать, грязь со дна поднимется наверх. Потом грязь осядет, и вода очистится! Я думаю, должно пройти некоторое время - может быть, поколение должно смениться. Многое, конечно, зависит от Церкви. Но, в конце концов, православие у нас тысячу лет, и такие вещи за год, за два и даже за семьдесят не меняются. В нас есть некая внелогическая величина, которая остается постоянной. И это дает мне основание считать, что не все потеряно. Думаю, русские люди будут возвращаться к православию. Сейчас нам очень нужен Сергий... Я давно говорил, что России нужен преподобный Сергий, человек его масштаба. Жаль, что история не повторяется...

Записал Д.Басов
 
Сверху